Книги
Когда королевская семейка свалила из спальни, унося с собой моего сына, когда робко и неуверенно, по одной в комнату начали возвращаться помятые фрейлины, благоухая запахами перегара и духов и стыдливо пряча от меня глаза с красными белками, я просто от раздражения и желания хоть как-то обратить на себя внимание этих женщин выговорила той самой миледи Лекорн, которая всегда с особым подобострастием: теперь я это уже отчетливо понимала сама, кланялась моей свекрови:
– Мадам Лекорн, вы по возрасту – самая пожилая среди моих фрейлин, соответственно, именно от вас я ждала максимального благоразумия. Но вы бросили меня именно в тот момент, когда мне больше всего требовалась помощь. Вы даже не побеспокоились о том, что в моей спальне разбито окно, и я могу замерзнуть!
Женщина кланялась и бубнила извинения. Софи, слегка потянув меня за руку и переключив мое внимание на себя, тихонько прошептала:
– Ваше королевское величество, местные не любят, когда вы пользуетесь титулами нашей родины. Чтобы не раздражать миледи Лекорн, не стоит обращаться к ней “мадам”.
– Софи, я очень благодарна тебе за поддержку и внимание, но своих фрейлин я буду называть так, как сочту нужным! А тебя, милая Софи, я буду звать так, как ты сама захочешь.
Софи только порозовела и покорно склонила голову, соглашаясь с моим правом на гнев. Через некоторое время я задумалась: а откуда, собственно, взялось разбитое окно? И поскольку сейчас мне не нужно было ссылаться на потерю памяти и прочие глупости, я спросила прямо:
– Софи, я помню, что теряла сознание, когда было очень душно… Очевидно, я пропустила момент, когда разбили окно. Ты не можешь мне сказать, кто это сделал?
– О, ваше величество, это герцог Роган де Сюзор нечаянно уронил подсвечник.
Случайно уронил подсвечник? Странно… Как можно случайно уронить устойчивую железяку, да еще так, чтобы разбилось стекло? И за каким чертом этому самому герцогу понадобилось брать подсвечник в руки, ведь в комнате было достаточно светло. История разбитого окна показалась мне непонятной, и потому имя герцога де Сюзора я накрепко отложила в памяти. В конце концов, именно эта струя свежего воздуха дала мне возможность прийти в себя. Именно благодаря этому роды и завершились благополучно. Не знаю, знак ли это свыше, просто совпадение или же что-то другое, но очень постараюсь выяснить.
Сейчас, когда я родила, интерес двора, короля и свекрови пропал ко мне окончательно. Не было больше ежедневных контрольных визитов мужа утром и вечером. Его величество навещал меня один раз в неделю. Больная жена, которой пока что врачи не рекомендовали рожать нового ребенка, короля не интересовала.
Более того, через месяц, когда мне официально разрешили вставать с кровати, выяснилось, что теперь я сама должна наносить визиты мужу. Впрочем, все это было пустой формальностью, и при встречах мы оба старались сократить время свидания.
Отвары мадам Менуаш помогали мне значительно больше, чем микстуры лекаря. Именно эти отвары поспособствовали тому, что у меня пропало молоко. Моего сына по-прежнему кормила посторонняя женщина, и видеть его мне дозволяли только дважды в неделю. Первое время визиты дофина в мою опочивальню строго контролировала королева. Каждый раз, когда приносили сына, эта дрянь была тут как тут.
У меня не было даже призрачной возможности как-то поладить с кормилицей: поговорить с ней, выяснить, чем она питается, возможно, подарить какую-то безделушку и добиться ее расположения.
Со слов Софи я уже знала, что графиня-кормилица – вдова и практически разорена, но именно ее необычная особенность, почти постоянное наличие молока, держало даму на плаву. Правда, надо сказать, что выглядела она значительно старше своих лет: лицо покрывала сетка мелких морщинок. Она частенько имела утомленный вид и даже ее полнота казалось не приятной пухлостью, а некой отечностью и обрюзглостью. Графине Матильде Аронской было только двадцать семь лет, но навскидку можно было свободно дать на десять лет больше. Возможно, графиня и была неплохим человеком, но в присутствии королевы-матери держалась почтительно и отчужденно.
Молоко у меня перегорело. Слава богу, обошлось без последствий. Мадам Менуаш как-то позабыли удалить из моих покоев, а при очередном визите мужа я выпросила себе право оставить акушерку при своей королевской особе.
Я думала о своем сыне. Я думала о нем постоянно: днем и ночью, с упорством таксы, пытающейся достать из норы крота. Собирала любые крохи информации, которые могут мне помочь хоть чуть-чуть. Очень часто оказывалось так, что какой-то незначительный разговор о самых простых вещах давал мне эту информацию.
Хорошим примером может служить разбитое окно в моей спальне. Я прекрасно помнила момент родов, когда задыхалась от недостатка кислорода и теряла сознание, но я также помню, что очнулась от ледяной струи воздуха, который и привел меня в чувства. Я начала собирать информацию об этом герцоге и обо всех, кто был близок королевской семье.
Разумеется, вставать с постели я стала значительно раньше, чем лекари одобрили мне “выход в люди”. Мне необходимо было, чтобы тело хоть немного окрепло, чтобы не тряслись ноги, когда я пройду сто метров. Большую часть времени я проводила у окон, разглядывая этот новый и жутковатый мир. Прохаживалась, опираясь на руку Софи и разглядывая пейзаж за стеклом.
Спальня королевы, а теперь, значит, моя находилась на втором этаже дворца. Окна выходили в весенний сад. Я не великий ботаник, но то, что видела там, было довольно близко к обычному земному саду. Клумбы, аллеи, полускрытые цветущими сейчас деревьями, несколько фонтанов, песчаные и мощеные дорожки и раскиданные бестолково, но симметрично статуи, беседки и скамеечки.
Раз в день, обычно примерно через час после завтрака, король имел привычку совершать там променад. Он шел в сопровождении свиты со своей прекрасной спутницей, роскошной брюнеткой. Фаворитка короля величественно плыла с ним рядом, каждый день в новом туалете. Однажды, похоже, голубки поссорились: на прогулке его королевское величество сопровождала одна из блондинок, брюнетка же тащилась в самом конце свиты, картинно поднося к глазам платок и не обращая внимания на суетящегося рядом пожилого мужчину. Похоже, девица прекрасно знала короля и все его капризы, потому зорко следила за высоченной фигурой моего мужа. Каждый раз, когда тот, вроде бы случайно, оглядывался назад, она отворачивала лицо и делала вид, что любуется цветущими деревьями.
Впрочем, ссора продолжалась совсем недолго. На третий день нежные влюбленные помирились, и она вновь заняла почетное место рядом с королем. Больше всего меня в этой девице восхищало ее имя – графиня Лисапета Эренская.
Конечно, местные имена отличались от привычных мне земных. Но каждый раз, когда фрейлины упоминали эту даму, я с трудом сдерживала улыбку. С моей точки зрения, имя Лисапета было восхитительно нелепым.
Софи, вынужденная ходить и сидеть рядом со мной возле окон и подбадриваемая моими улыбками и вопросами, бесперебойно поставляла мне информацию:
– Смотрите, Элен… Граф Оренский утешает свою супругу! Конечно, без ее помощи он никогда не попал бы ко двору!
Так я выяснила, что пожилой мужчина, пытающийся облегчить горе красавицы Лисапеты, ее муж. А заодно выяснила, что должность третьего королевского секретаря он получил благодаря жене.
