Книги
Глава 5. Воздушный театр
Кенна медленно выплывала из тяжёлого хмельного сна, в котором обрывки пламени метались кругом неё.
Накрыв ладонью руку, лежащую у себя на поясе, она сделала глубокий вдох и плотней прижалась к любовнику спиной.
Рауль пошевелился, стискивая её, и запечатлел за ухом лёгкий поцелуй.
Кенна хорошо помнила тот день, когда впервые ступила в этот дом.
Когда Рауль наконец снял маску.
Кенна хорошо помнила разочарование, которое охватило её.
Нет, Рауль был красив. Он был красив весь, с головы до ног, и теперь, когда они стали любовниками, Кенне нравилось касаться каждого безупречного участка на его теле.
Но всю свою жизнь, не рассказывая никому, Кенна хранила в мыслях образ того, кто должен был стать её судьбой.
У него были голубые глаза, чёрные волосы, чуть изогнутый по-орлиному нос. Рауль, который стал её судьбой наяву, был на него ни капли не похож.
Того, первого, Кенна видела во сне с самого детства. Она мечтала о нём, оставаясь в одиночестве, когда наступала ночь. И понимание того, что судьба её будет именно такой — суровым черноволосым мужчиной, а не полным рыхлым купцом — со многим в собственной жизни могло её примирить.
Но жизнь не была сном. Здесь, в доме Рауля, она осознала это с куда большей ясностью, чем в театре, среди эфемерных масок и бесконечности иллюзий.
В ту ночь, когда Рауль впервые взял её, Кенна снова ощутила это разочарование. Она лежала в объятиях человека, который сделал для неё всё, подарил ей целый мир — и не могла сдержать слёз от понимания того, что потеряла самое главное, веру в чудо. Веру в свою судьбу.
Но жизнь не была сказкой. Она всегда знала это, хоть и не могла поверить до конца.
Кенна понимала, что нужно взрослеть, иначе колесо, бесконечно несущееся вперёд, раздавит её. И постепенно, шаг за шагом, она отбросила детские грёзы, нашла своё место в мире, в котором жила.
Кенна пошевелилась, проверяя, спит ли Рауль. Тот лишь сильнее стиснул объятия во сне.
Кенна попыталась вывернуться из его рук, но теперь Рауль зашевелился сильней. Не открывая глаз, он приподнялся на одном локте и принялся покрывать поцелуями её шею и плечо.
— Вас ждут тренировки с мечом, мой господин… — пропела Кенна, не пытаясь скрыть улыбки. — Вы опоздаете на них.
— Мой меч потренируется на тебе, — Рауль толкнулся бёдрами вперёд, потираясь о плотно прижатые к нему бёдра Кенны. Кенна почувствовала, как по её собственному животу растекается огонь в предвкушении того, что вот-вот произойдёт. А в следующую секунду Рауль, лишь легко раздвинув её бёдра одной рукой, вошёл.
Кенна застонала и подалась навстречу, насаживаясь на него.
Близость с Раулем была неправильной, неестественной — и от того все чувства становились лишь сильней, как всегда бывает, когда нарушаешь запрет. Она двигалась навстречу, каждый раз ударяясь бёдрами о бёдра Рауля, а тот скользил руками по её телу, изучая его, будто не в силах поверить, что всё это его.
Кенну забавляла эта трогательная нерешительность. С той самой ночи, когда Рауль взял её в первый раз, в груди Кенны поселилась злость.
«Я никому не принадлежу», — шептала она, когда Рауль уже уснул. И с тех пор, как иногда казалось ей самой, доказать это стало главной её целью.
Она и без того никогда не стеснялась тратить деньги, которые выделял на неё Рауль. Теперь же поток подарков иссяк — но лишь потому, что Кенна, вызывая к себе любого портного или поставщика, спокойно говорила:
— Запишите на счёт маркиза де Лузиньяна.
Покинув театр Монтен Блан, Кенна, как и советовал ей Рауль, организовала свой. Для этого ей потребовался участок земли, и Рауль подарил ей его. А затем и ещё один, соседний, чтобы Кенна могла возвести там собственный дворец.
— У меня нет времени ждать десять лет, — сразу предупредила она, и, согнав на строительство в два раза больше рабочих, чем требовалось для строительства любого парижского дворца, Рауль завершил его за один год.
Арочная галерея обнимала его парадный двор, и колонны сходились куполом у мраморного крыльца. Главный фасад украшали фонтан и красивая терраса с балюстрадой, а по бокам располагались два элегантных панно с французскими клумбами.
Парк перед дворцом тоже был устроен на французский лад, а в центре его располагался просторный восьмиугольный пруд, и из-под деревьев в боковых аллеях выступали мраморные статуи.
Но сердцем поместья стал сам воздушный театр. Декорациями и сценой для него служили кусты миндаля, а зрительный зал располагался под открытым небом.
Кенна набирала труппу из тех, кто бывал в гостях у Рауля и его друзей. Заказывала костюмы для постановок у лучших французских и итальянских портных. Ткани она выбирала сама, у лучших поставщиков.
Знаменитому художнику Лебрену были заказаны декорации для первой постановки, по мотивам «Песни о Ролане», и на премьеру был приглашён едва ли не весь Париж.
И все расходы оплачивал Рауль.
Свита Кенны теперь включала тридцать человек персонала и личную гвардию, состоявшую из мелкопоместных дворян, которых выделил ей Рауль. Кроме того пятнадцать фрейлин составляли ей компанию и развлекали её. Они прислуживали за столом, на охоте, на конюшне.
Расходы каждого кавалера и каждой фрейлины на платья и украшения были весьма высоки — все их обеспечивал Рауль.
Ежедневно Кенна справлялась о каждом из своей свиты и проверяла, чтобы одежда каждого пажа соответствовала той службе, которая от него требовалась.
В свободное от театра и уроков время Кенна организовывала увеселительные прогулки по собственному парку, выезжала с Раулем на охоту или гостила в одном из его дворцов — кроме Парижа де Ла-Клермон содержали имения в Версале и в Фонтенбло. Рауль, правда, тщательно следил за тем, чтобы Кенна не оказалась там одновременно с кем-то ещё из его семьи. Кенна слышала о том, что помимо отца у Рауля есть еще какой-то брат, но не родной, но распространяться о нём Рауль не любил.
Домом самого Рауля управлял благородный рыцарь Мишель де Шалон, старый друг и слуга его отца. Всего же в доме имелось семь дворецких, восемь конюших, шесть хлебодаров, семь виночерпиев, шестеро стольников и четыре распорядителя зала для приёмов и балов. А так же четыре мундкоха*, шесть личных хлебодаров, семь мундшенков**, булочник и восемь виночерпиев. Прислугу лечили четыре врача и один аптекарь. Ювелир и столяр обеспечивали мелкий ремонт.
У Кенны было три гранд-пажа и одиннадцать совсем маленьких элегантно одетых пажей.
Когда Кенна путешествовала на носилках, два маленьких пажа ехали верхом на мулах и следили за их поступью. Если те плохо справлялись со своей службой, Кенна могла приказать высечь их, но и на подарки бывала щедра — благо оплачивал их Рауль.
Следом за Раулем Кенна теперь часто разъезжала с визитами: в её личной конюшне, отделённой от конюшни Рауля, насчитывалось шестнадцать скакунов и шестнадцать лошадей для карет, ещё шесть мулов для носилок, шесть маленьких кургузых лошадок для пажей, шесть для обслуги и пятьдесят мулов для других целей.
Кенна не знала, тяжело ли Раулю оплачивать такие счета или легко, но надеялась, что очень тяжело.
Слух о разорительном романе летел по салонам, как чайка над океаном, и каждый, кто знал герцога де Ла-Клермона или его сына, спешил увидеть демоницу, искусившую Рауля де Лузиньяна.
А Кенна испытывала небывалое наслаждение от мысли о том, что не она принадлежит этому высокому и красивому благородному господину — нет, Рауль принадлежал ей. Рауль был готов для неё на всё. Рауль возводил скульптуры, призванные аллегорически изобразить её, приказывал писать пьесы и поэмы в её честь.
Кенна принимала их снисходительно, и злость, дотоле незнакомая, продолжала клубиться в ней.
