Книги
Глава 2. В гостях у барона
Кенна дремала на соломенном тюфяке в подсобке, когда за дверью послышался шум.
Она было решила, что это снова сборщик налогов пришёл требовать своё — театр отбивался от него уже добрых несколько недель, потому что выручки едва хватало на еду, а король установил новый налог на роскошь, в соответствии с которым многие сценические костюмы простолюдинам носить было запрещено.
Она повернулась на другой бок и, укрывшись старым клетчатым пледом, который оставил ей отец, попыталась уснуть — но сделать это ей не удалось.
Теперь уже забарабанили в её собственную дверь и, не дожидаясь, когда Кенна откроет её, распахнули с другой стороны.
— Кенна, у тебя новый ухажёр? — насмешливо поинтересовался Сезар, другой молодой актёр, игравший по большей части крестьян и бедняков. Сезар, хотя и был порядком крупноват, гонору имел как наследственный аристократ. Кенна же, не имевшая, насколько знали в труппе, и тени благородных корней, без конца раздражала его своей утончённостью, к которой вовсе и не стремилась. Изящество жестов, казалось, прорастало из неё без особых к тому причин. А иногда — в особенности в ответ на насмешки Сезара и кого-то из подобных ему — Кенна умела сделать такое лицо, что ни дать ни взять походила на принцессу, которой к завтраку подали не то вино.
Впрочем, здесь, в театре, на который ходила смотреть по большей части простонародная публика, такие гримасы не пользовались спросом — напротив, скорее настраивали против неё. Кенна, которая обычно бывала замкнута и молчалива, многим казалась высокомерной. А кое-кто даже распускал слухи о том, что она в самом деле побочная дочь какого-то герцога — что было довольно глупо, потому что старшие актёры прекрасно знали её отца, ухаживавшего за Жаклен много лет. Ни у кого больше из её поклонников не было таких рыжих волос.
Увидев Сезара, Кенна не стала спешить вставать — только приподнялась на локте и какое-то время разглядывала тучную фигуру собрата по цеху.
— Ты перебрал сидра, Сезар? — очень вежливо поинтересовалась она.
— Вот, смотри, что он тебе принёс.
Кенна хмыкнула и, взяв из его рук футляр, осмотрела со всех сторон. Узкую коробочку обтягивал бархат, и на ней красовался вензель — Р. Л.
Осторожно приподняв крышку, Кенна увидела внутри цепочку драгоценных камней, нанизанных на нить. Украшение было в меру дорогим — слишком дорогим для Кенны, но определённо не таким уж дорогим для герцога и короля — но сложено было с особенным изяществом. Камни подобраны намётанным глазом, аккуратнейшим образом обточены и подогнаны друг к другу. По большей части здесь были аметисты и топаз.
— Кто это поднёс? — спросила Кенна, вновь поднимая взгляд.
— Мальчишка в сером плаще, но по виду — паж.
Кенне стало неспокойно. Она снова вспомнила голубые глаза, смотревшие на неё. Они пугали её, как пугает отблеск направленной на тебя стрелы. В этом взгляде ей чудилась неизбежная смерть — она только не знала, для кого.
— Не нравится — отдай мне. Я Жоржетте подарю! — Сезар выхватил украшение из её рук.
— Бери, — равнодушно сказала Кенна, которая в самом деле не хотела даже держать этот предмет в руках. — Хотя нет, постой.
Она поспешно вскочила с вороха соломы и, перехватив коробочку, снова отобрала её у Сезара.
— Я отдам Бертену. Пусть продаст и заплатит налог.
— Вот дурёха, — фыркнул Сезар и проследил, как Кенна, минуя его, протискивается к двери и выходит в коридор.
Кенна не стала спрашивать почему. Ей всегда казалось, что Сезар и сам не слишком умён.
Кенна старалась не думать о человеке, который приметил её, но никак не могла. То взгляд его, то загадочные буквы РЛ высвечивались у неё в голове, терзая сознание тревогой.
Она надеялась, что если займёт себя репетициями, это пройдёт, и, отдав ожерелье Бертену, спустилась в зал — тот располагался на первом этаже, в то время как комнаты старших актёров — на втором. Свои комнаты были не у всех, только у тех, кто прожил в театре много лет. И уж точно не у неё.
Зал тоже был невелик и больше походил на салон таверны, где вместо прилавка располагался помост для представлений. Не было ни скамей, ни тем более кресел, публика смотрела спектакли стоя.
Кенна отыскала среди бумаг текст новой пьесы — её предложил Бертен. Свою роль она знала уже достаточно хорошо, это была роль горничной — как всегда. Ей нравились в этой пьесе все роли, кроме неё. Но, к своему стыду, больше всего она любила повторять реплики прекрасной Бернес, влюбившейся в благородного разбойника и похищенной им. Она знала, что именно её играла бы мать.
— Мне страшно подумать, что случится, когда я вернусь домой, — негромко, но с чувством произнесла она вслух, — там меня теперь не примет никто.
— Оставайся со мной, — прозвучал из глубины зала звучный голос, от которого по всему телу Кенны пробежала дрожь. Она слышала этот голос… Когда-то давно. Кенна сама не могла поверить в это, но она точно знала. — Тебе не место среди жалких напыщенных кокеток, — продолжал голос тем временем, — ты моя, Бернес. Я люблю тебя. Я подарю тебе леса и птиц, каких не увидишь в зверинцах у господ.
Кенна молчала. Текст пьесы лежал у неё в руках, и ещё мгновение назад она готова была прочитать продолжение, но от одного звука этого голоса горло сдавил спазм.
Медленно-медленно, надеясь, что за эти несколько секунд наваждение развеется, она повернулась на звук.
Всё тот же человек в маске с пронзительными голубыми глазами стоял напротив неё.
— Кто вы? — спросила Кенна наконец, когда справилась с собой. Она не хотела показывать страх и потому говорила спокойно, насколько могла.
Незнакомец не отвечал. Он замер в полумраке, скрестив руки на груди и опершись о край дверного проёма плечом.
— Вам понравился мой подарок? — произнёс он вместо ответа.
Кенна сглотнула.
— Он очень изящно сработан.
— Чего не скажешь о вашей пьесе. Редкостная чушь.
Кенна молчала. Ей пьеса нравилась, хотя она и подправила бы в ней кое-что.
— Как ваше имя? — спросил тем временем мужчина.
— Кенна, — ответила девушка.
— Кен-на, — по слогам повторил незнакомец, — в этом имени куда больше, чем может вместить этот театр. В нём чарующая магия древних легенд и пронзительная тоска старинных баллад.
Кенна вздрогнула и прищурилась.
— Нетрудно догадаться, что раз я актриса и отчасти шотландка, то люблю петь. В особенности баллады древних времён.
— Вас так разозлило моё предположение… Интересно, с чего?
Кенна покачала головой.
— Вовсе нет. Меня раздражает то, как вы говорите со мной.
— Вот как? Вы предпочитаете деревенскую грубость, может быть?
— Я предпочитаю, когда из меня не делают дурочку.
— Вы и сами весьма грубы.
— Потому что не ставлю целью вас очаровать.
— У вас хватает поклонников и без меня?
— Может быть.
— Поверьте, другого такого, как я, у вас нет.
— Потому, — Кенна демонстративно растянула губы в улыбке, — что в вас течёт благородная кровь?
— А в вас разве нет?
— Не тешьте себя. Я просто актриса.
— Тем более странно, что вы осмеливаетесь меня отвергать.
— Вы не симпатичны мне.
— Что с того? Зато я могу облагодетельствовать вас.
Кенна расхохоталась, запрокинув голову назад, и взгляд незнакомца скользнул по её белому горлу, вызывавшему желание то ли укусить, то ли поцеловать.
Затем, мгновенно выпрямившись, она снова стала серьёзной, и взгляд шотландки теперь колол не хуже, чем лёд. У неё были голубые, как зимнее небо, глаза, плохо сочетавшиеся с персиковой кожей лица, покрытой лёгкой сеточкой веснушек. Длинные неуложенные волосы разметались по плечам и блестели в тусклом свете масляных ламп, как красная медь.
— Я не продаюсь, — сухо отрезала Кенна, — ищите забаву на одну ночь за углом — там находится трактир. А я актриса.
