Книги
Глава 3
— Не забываем про воздушную перспективу.
Кейтлин равнодушно смотрела на то, как Дэвид Рейзон ходит от мольберта к мольберту и поправляет ошибки учеников.
Она хотела попасть на этот мастер-класс давно. Действительно хотела и, может, за этим даже приехала в Лондон — но теперь, когда видела работу кумира вот так вблизи, ей становилось всё равно.
Дэвид Рейзон был ремесленником. Каждое движение его руки над холстом — своим или чужим — развеивало магию воздуха, магию воды и солнечного света. Картина для него была лишь набором красок, который он привык продавать. И он учил рисовать на продажу ещё два десятка учеников.
Он легко выправлял ошибки, их Рейзон видел действительно профессионально — впрочем, в отсутствии профессионализма Кейтлин и не смогла бы его упрекнуть.
Дэвид остановился около неё, внимательно разглядывая холст.
— Хорошо. Довольно хорошо.
— Спасибо, — Кейтлин не прекращала рисовать.
Дэвид Рейзон был маринист. И хотя Кейтлин море интересовало лишь как часть её собственного мира, оно всё-таки входило в этот мир, а потому Рейзон знал об этом мире немножко больше её самой.
— Почему ты не размываешь края?
Кейтлин отвлеклась от картины и на секунду посмотрела на него.
— Воздушная перспектива. Твой замок — он как будто вырастает из воздуха, выпадает из плоскости. Но так не может быть.
Кейтлин снова посмотрела на холст и замерла в полуулыбке. Она видела, о чём говорит Рейзон, очень хорошо. Края дальних предметов всегда менее чёткие, чем те, что находятся ближе. Особенно это заметно, когда смотришь на морскую даль или утреннюю дымку, застилающую горизонт. Её Даннотар нарушал законы перспективы. Дымка затягивала подножие утёса, на котором теперь стояли руины последней башни, а сам замок был необычайно чётким. Впрочем, Даннотар, который рисовала Кейтлин, вообще мало походил на тот, что увидел бы случайный турист, которого забыли предупредить, что от замка почти ничего не осталось.
— Но он такой.
— У тебя есть фото?
Кейтлин покачала головой.
— Я просто помню, что он такой.
Рейзен вздохнул и, выпрямившись, громко произнёс.
— Внимание. Вот ещё одна типичная ошибка — рисование по памяти. Память часто обманывает. Нам кажется, что мы помним предмет, объект. Но на деле это не так. Вряд ли кто-то похвастается тем, что запомнил все переливы цвета, игру светотени, что в памяти его всплывает один конкретный момент, а не тысяча видов одного и того же объекта.
Кейтлин закрыла глаза. Она видела Даннотар абсолютно чётко. Волны бились о каменную глыбу утёса, и вереница конников неслась к откидному мосту, а над башнями — не над той, что осталась, а над другими, исчезнувшими давным-давно, трепетал белый флаг с синим крестом.
Кейтлин открыла глаза.
«Интересно, — подумала она, — как объяснить, что я уже не могу посмотреть? Что нет ни фото, ни натуры, с которой я могла бы рисовать. Есть только… Он. Образ в моей голове».
— У тебя яркое воображение, — услышала она голос Рейзена совсем рядом с ухом и вздрогнула. Покраснела, поняв, что какую-то часть мысли, видимо, произнесла вслух. — Но воображением нельзя заменить технику и композицию. Образ может быть у тебя в голове. Но ты не сможешь перенести его на холст, если будешь игнорировать законы, выведенные давным-давно.
— Я не пытаюсь игнорировать законы, — Кейтлин продолжала разглядывать холст. — Я никогда не была бунтарём. Ну, может быть, почти никогда.
Рейзен улыбнулся краешком губ.
— Я не говорю, что не нужно бунтовать — совсем никогда. Но чтобы рисовать то, что существует только в твоей голове, нужно научиться рисовать то, что видят все.
— И лаванду, — Кейтлин произнесла это машинально, но на губах Рейзена заиграла усмешка, как будто он понял шутку.
— И лаванду, — подтвердил он. — Потому что хорошими красками рисовать легко.
Кейтлин опустила кисть и замерла, разглядывая пейзаж. Рейзен продолжал стоять рядом.
— А всё-таки он был таким, — сказала Кейтлин без упорства, но тоном, не допускавшим возражений. — Даннотар. Неприступная крепость, удерживавшая викингов пять веков. И павшая… Павшая, когда…
Кейтлин не знала когда. Просто видела так же отчётливо, как совсем недавно — вереницу всадников, несущихся вперёд — как осадные орудия вгрызаются в каменные стены, пробивая насквозь бреши.
— Я просто хочу увидеть его ещё раз, — она закрыла глаза, зажмурилась, пытаясь остановить невольно подступившие к глазам слёзы. Это было глупо. Не сейчас и не здесь, опозориться так перед человеком, которого она уважала за мастерство и за него же презирала.
Тёплая рука легла Кейтлин на затылок. Мягко провела по волосам. Неприятно не было.
— Если хочешь… Можем позаниматься индивидуально. Я не буду требовать того же, что и ото всех. Разберёмся, что именно не так.
Кейтлин открыла глаза, и на губах её блеснула злая усмешка. Рейзен, безусловно, не упускал возможности подзаработать.
— Сколько это будет стоить? — спросила она холодно, но стараясь остаться в рамках вежливости.
— Договоримся, — Рейзен тоже сменил тон.
— Благодарю. Я подумаю.
Кейтлин отвернулась и уставилась на холст, пытаясь восстановить тот контакт с собственным сном, который был ещё минуту назад, а теперь прервался, звякнув струной.
«Всадники, — напомнила она себе. — Да… пожалуй, не хватает их…»
Кейтлин не помнила, когда точно это началось.
Сидя в пабе за пару кварталов от Пикадилли, где она только что договаривалась о месте на выходные, она потягивала пиво из большого стеклянного стакана, равнодушно смотрела на футболистов, мечущихся по экрану над стойкой, и пыталась вспомнить. Сложить все осколки в один стакан.
Она точно помнила, что когда ей было шесть, она была ещё обычным ребёнком и куда больше интересовалась новыми моделями игрушек, чем возможностью нарисовать замок, которого нет.
Когда ей было семь, они ещё гоняли мяч с МакДоналом, и ей, кажется, было хорошо и легко, а потом… Потом мать повезла её в небольшое путешествие по Шотландии, и она впервые увидела замок Трив.
Трив — это было не то. Совсем не то. Кейтлин буквально чувствовала скользившую в каждом камне фальшь, и ей хотелось кричать, что должно быть не так — совсем не так. Что именно не так — она объяснить не могла. Но именно в том году она увидела свой первый сон.
Сон был коротким, и тогда уже это были кони, галопом несущиеся на неё. Она видела, как люди, которые казались знакомыми, тут и там оседали на землю, срубленные ударами меча, а она стояла и смотрела широко раскрытыми глазами — не в силах сделать ничего.
Наутро Кейтлин рассказала матери про сон. Та потрепала её по волосам и сказала больше не смотреть на ночь такое страшное кино.
Кейтлин было уже восемь, и она не боялась ни вампиров, ни пришельцев. Тем более не боялась викингов с неестественно яркими клинками в руках.
Больше она матери ничего не говорила. Зато с наступлением сентября, когда всерьёз зарядили дожди, попросила купить несколько книг — к удивлению родителей не про принцесс и лошадей, а про английские замки. Мать обрадовалась, и книги через пару недель уже были у Кейтлин, но чем больше Кейтлин читала, чем больше рассматривала картинки и смотрела кино, тем яснее понимала — не то. Всё было не так. Иногда хотелось даже подправить фальшиво-гладкие строчки, выверенные историками за сотни лет, и когда в шестом классе на уроке средневековой истории она сказала об этом, её оставили после занятий и лишних два часа заставляли зубрить имена, про которые по-прежнему хотелось кричать: «Не то!».
