Ия входит в свои покои. Мальчик-паж зажигает для нее свечи.
- Позвать вашу новую служанку? – спрашивает он, зевая.
- Нет, ничего не нужно, дружок, иди отдыхай, - улыбается одними губами хозяйка.
Мальчик уходит. А Ия раздевается и расстилает постель, продолжая размышлять.
Наступает ночь, которая снова не принесет долгожданного покоя, несмотря на знание новой правды – Ия чувствует это. Она ложится, но пытается снова и снова понять что-то важное, что все время ускользает от нее.
Да, ОН спасал и других, а не только ее, как ей бы, пожалуй, хотелось. Делал это профессионально и с фантазией, легко и по-мужски красиво. Он не отправлял на опасные задания одних членов Стаи, а отважно шел впереди сам.
Его боятся, но и уважают, это очевидно. Проклинают и ждут. Завидуют, но преклоняются. Он не вызывает только равнодушия. И он ставил какие-то условия другим спасенным, но не ей. Почему-то не ей.
Но зато хозяйкой этого замка он назвал перед всеми именно ее. Почему? Нет, пока у девушки в голове не складывается ни ответ на этот вопрос, ни понимание того, что ее тревожит.
Она снимает верхнюю одежду, раскрывает постель и ложится, не гася свечей.
А сколько Волка уже нет? – пытается она подсчитать. - Вдвое дольше самого большого срока, названного Карлосом! Тот человек словно избегает появляться здесь. Словно забыл, что есть этот замок, где он любил проводить время. Почему?! Неужели из-за нее?!
Она рывком садится на кровати и замирает. Неужели «проклятие красоты»?! Но отец Игнатий твердо сказал ей, что такого не бывает. Здесь что-то другое. Что?!
Страшное подозрение заставляет Ию снова и снова перебирать в памяти все, что было в те несколько дней, считанные часы, когда Мануэль-Волк был здесь.
После поместья при храме он привез ее сюда, снял украшения, водил по замку и в часовню… Сначала он был с ней очень терпелив, заботлив, почти нежен. ПОТОМ он изменился. Когда? – Когда узнал, что она не жертва жреца-негра, а его дочь. Дочь… Черная кровь захватчиков, воинствующих язычников и палачей, против которых он борется. Но он уже дал этой девушке слово и, как человек чести, предпочел уехать…
Ия чувствует, как ее сердце внезапно оказывается под самым горлом, а потом резко и больно, как на качелях, устремляется вниз. Она задыхается, пытаясь дышать раскрытым ртом, и поворачивается к окну, чтобы глотнуть свежего воздуха.
Дыхание скоро восстанавливается, но страшная правда, которую нельзя изменить ничем, кроме смерти, нависает над девушкой, словно костлявая с косой. В голове пойманным воробушком бьется мысль «Я ему не нужна».
Все, что она делала за это время, к чему стремилась, на что надеялась – все вдруг сделалось ничтожно, бессмысленно, мертво. А память, словно палач, продолжает прокручивать перед мысленным взором ранящие, как ножом, картинки.
Ия буквально видит этого человека перед собой, почти чувствует его, но понимает, что ей никогда не быть с ним вместе. Цепляется, словно за него, или как утопающий за соломинку, за какие-то детали воспоминаний, надеясь, что все неправильно поняла.
Она же ни в чем не виновата! Почему он изменил свое мнением о ней? Девушка хватается за голову, пытаясь остановить поток мыслей и встает с кровати.
«Он ошибся во мне – спас не того, - думает экс-богиня. - И, чтобы не признавать перед всеми свою ошибку, или чтобы не возвращать меня назад в храм, из человеколюбия, или еще по какой-то причине, оставил жить здесь, под надзором Карлоса. Ему от меня ничего, ничего не нужно, совсем. А я размечталась… Чуть ли не примерила на себя роль матери его детей».
Ей хочется кричать и выть от боли и несправедливости жизни, но она понимает, что от этого горя ее никто никогда не спасет, сколько не кричи.
«Нет, все было даже не так, - мысленно еще ниже опускает свою самооценку девушка. - Когда он узнал, чья я дочь, тогда еще он не переменился ко мне, позже… Когда увидел мое обнаженное лицо. Точно! Я заметила его волнение, и он тут же ушел. Одно дело слышать о чем-либо порочащем, и совсем другое – увидеть своими глазами. А еще я касалась его рук… Он не хотел находиться со мной рядом. Сразу поменял слуг и охрану – забрал своих с собой, организовал присягу новых, прием соседей, все сразу. И уехал. Наверное, это и называет проклятием жена Карлоса – когда женская красота, которая создана Богом для того, чтобы радовать, на деле причиняет только боль и несчастья».
Ия подходит к зеркалу и с ужасом и ненавистью глядит на свое отражение.
«У меня синеватые десна, удлиненный разрез глаз и эти темные контуры век… Это негритянская кровь, – говорит она себе. – Он увидел все это перед собой и тут же решил уехать. Лучше бы я отравилась, вместо Паулы, - шепчет девушка, не зная, куда себя деть от горя и как избавиться от острой боли в груди. – Я бы не успела узнать, что не нужна ему, и умерла счастливой. А у маленького мальчика была бы жива добрая, милая и по-настоящему красивая мама».
Ия переживает очень тяжелые часы. Такого потрясения не испытывала даже тогда, когда почувствовала себя в золотом плену, и в каменном гробу, и когда потеряла мать. В темноте южной ночи, под тусклым светом миллионов звезд, без свечи в чем была – в домашнем платье, босая, пошатываясь, она побрела в часовню.
Священник обнаружил ее утром: она неподвижно лежит на плитах ничком. Он суетливо приподнимает ее, усаживает, заставляет заговорить.
- Я думала, что умираю, что умереть просто, - шепчет она, и крупные слезы медленно начинают течь из ее глаз, - но Бог не захотел принять меня… Я должна была заметить, что нет темнокожих в окружении этого человека, вы понимаете, о ком я говорю, - я не могу называть его Волком. Я должна возвратить ему замок.
Отец Игнатий неторопливо гладит ее по голове, по рукам, как ребенка. Этим же жестом успокаивал ее ТОТ человек. Она вздрагивает.
- У меня не было времени узнать его лучше. Я была очень счастлива тогда, вела себя слишком вольно… Я готова была полюбить его, это правда, - продолжает она лихорадочно, - а он мог подумать, что я ему навязываюсь. Я должна объясниться с ним. Приедет же он сюда когда-нибудь, святой отец?!
Старик молчит.
- Я понимаю, отец: вы, должно быть, связаны клятвой. Тайна исповеди?
- Да.
- Но вы можете передать ему мои слова?
- Нет, - вздыхает священник.
- И вы не можете мне подсказать, где его найти?
- Нет, дитя.
Она поникла. Но вдруг вскидывает голову с решимостью в глазах:
- Я сама его найду!