Он трахал её, когда хотел. Где хотел. Чем хотел.
Затыкал рот ремнём, привязывал к батарее, кончал в горло — и называл это любовью.
Он говорил, что делает это из страсти.
Но это была только власть. Грязная. Жестокая. Его.
Она принадлежала ему. Её голос, тело, оргазмы, страх.
Шесть лет он забирал у неё всё — шёпотом, ударом, спермой.
Он называл её любовью всей своей жизни.
И трахал, как собственность.
Шесть лет она жила как кукла.
Покорная. Набитая страхом. Застёгнутая на чужое удовольствие.
Её оргазм — это приказ. Её боль — его возбуждение.
Она была идеальной. Подчинённой. Обезмолвленной.
Пока в доме напротив не зажёгся свет.
Пока другой мужчина не начал наблюдать.
Он не тронул её. Не задавал вопросов.
Он просто был рядом.
Пока один бил её под дых — другой ловил каждое её движение глазами.
Пока один насиловал — другой молчал и слушал.
Он не предлагал спасения. Не звал за собой.
Он просто позволял ей быть — без приказа. Без боли.
Один называл её шлюхой и ломал рёбра.
Другой смотрел, как она курит ночами на балконе — и не отворачивался.
Это — не история любви.
Это — история боли, которая учится шептать.
История женщины, которую хотели сломать, но не смогли.
Это — выживание, пропущенное сквозь секс, страх и выжженные нервы.
Про мужчину, который трахал её тело — и мужчину, который чувствовал её душу.
И когда он скажет ей:
«Ты не обязана мне верить»,
— она впервые решит:
«Но я хочу верить».
