Братец

Ласковый ветер треплет волосы, плещутся волны. Тима сидел на берегу, рисовал пальцем на песке разные закорючки. Море выносит пену и тину, и свежую рыбу. Дает дары, слизывая следы на песке. И каждый день он приходит обратно и рисует новые.

Вдалеке клубятся облака, грозовой фронт заходится клинками молний. Солнце над островом высоко. Ленно и безмятежно катается по куполу неба.

Морю нравятся истории, которые рисует Тима. Тихими водами оно ласкается у берегов. Радостно встречает его каждое утро. Приносит ракушки и разноцветные гладкие камни.

По ночам из-под воды выныривает луна. Широкая, светлолицая, изрытая кратерами. Своим светом заливает остров. Затмевает звезды. Все вокруг становится мягче.

Тогда он возвращается на пляж, садится на корточки у самой воды и по долгу сидит там, смотря на лунную дорожку, проложенную светом по тихим черным водам. На вид ему не больше пяти.

В конце концов луна уходит, на прощанье море выносит ему лунную рыбу. Её чешуя блестит также. Холодным светом. Далеким и неосязаемым.

На острове есть утес, поросший густым лесом, серые камни, болотце и одна хижина. В хижине живет огонь. Огонь говорит, что знает всё.

— Как такое может быть? — спрашивает его Тима.

Он говорит, что был везде и всегда. Пока Тима разделывает рыбу, тот продолжает говорить, заходясь дымом, танцуя под сводами маленькой хижины. В котелке закипает вода от его разговоров.

Тима слушает, помешивая овощи, подкармливая огонь костьми и требухой. Бросает в котелок душистые травы с утеса.

Огонь довольный трещит. Говорит о том, что был там, когда Тима впервые кормил его, когда впервые собрал в ладони, впервые метнул в тигра.

— Ты очень повзрослел с тех пор, братишка. — сказал Огонь.

— Братишка?

Огонь кивнул, вдыхая ароматы трав. Начал предаваться воспоминаниям.

— Я был там, когда ты увидел свет, я был там, когда ты ушел на запад. Я видел твои первые шаги и первые слова. Я помню все истории, которые ты рассказывал мне…

— Наверно, это был не я, — смутился Тима, греясь в жаре его слов, — То был кто-то другой…

— Ты пока не знаешь себя, — улыбнулся Огонь, — Я не различаю лиц, но и во мне ты сейчас видишь только пламя. Ты так возмужал, стал сильным и крепким, радуюсь, глядя на тебя… Ты как река разлившаяся по миру, что несет мою лодку. Идешь вперед перемешивая народы и языки, творя, как не смог бы я сам...

Тим смущенно посмотрел на свои белесые ручки. Тонкие и маленькие как тростинки.

— Ты что-то путаешь, братец. Я, кажется, даже чихнуть не успел… Я так хрупок и мал, как травинка в поле…

— Э, не… — Огонь дымом потрепал Тиму по голове. — Так убери у меня поленья, и от меня ничего не останется, но вдохни в меня жизнь, поставь меха, и я расплавлю горы, испарю моря и океаны. Разве травинка печется о себе, зная, что засохнет за лето? Она становится полем и идет дальше.

Суп был готов. Тима налила себе полную миску. Посолил. Порезал хлеб, горбушку отдал братцу. Тот покраснел от удовольствия.

— Когда-нибудь, мы уйдем с этого острова по лунной дороге, — сказал Огонь. — Когда ты будешь готов и дождешься тех, кого ждешь. У нас будет много времени поговорить о том и о сем...

— Покажи мне их. Маму и Папу. — попросил Тима, мешая ложкой суп.

Дым расступился, пламя раздулось шаром в печи. Окрасилось разными цветами, затопив хижину мягким светом. Луна уже давно ушла с небосвода. Солнце опаздывало, и не спешило подниматься. Плескалось в тишине спокойное море.